Дарья Симонова – автор художественных книг «Половецкие пляски» (М., Вагриус. 2002), «Узкие врата», «Свингующие» (М., Центрполиграф, 2007, 2008), «Пятнадцатый камень» (М., 2011, совместно с Е. Стринадкиной), «Тени Феликса» (YAM-publishing, 2013), «Черный телефон» (М., Подвиг, 2015). Публикуется в журналах «Урал», «Знамя», «Новый мир», Psychologies, «Новый берег», «Зинзивер», «Менестрель», Homo Legens, «Этажи», etc. Рассказы переведены на французский и арабский языки. Дарья Симонова является автором и редактором нескольких документально-художественных изданий, основанных на семейных и родовых историях. Живет в Москве.

На донышке

В сферическом флаконе с голубой ленточкой осталось около грамма желтоватой жидкости. Простодушная нота болгарской розы с восточным акцентом. Из восьмидесятых. Не шикарные, не Франция, соцлагерь. Духи для трудящейся женщины-с-огоньком. Для пионервожатой, с которой у подростка случился нежданный первый опыт. Для молодой учительницы, рассказывающей о Генрихе Бёлле на факультативе.

Духи  «Сигнатюр». Уже винтаж. Ксеня развернула записку, старомодно приложенную к сюрреалистическому дару: «Наконец-то я тебя нашел. Ты знаешь, что для меня значит эта пустышка… Буду ждать тебя в семь в холле на первом этаже».

Понятно: работает в этом же бесконечно стеклянном небоскребе. Возможно: ему смертельно надоел дресс-код и девицы с выпрямленными волосами. Посылать гонца с записками и полупустыми флакончиками воздуха восьмидесятых – это какая-то новая волна, хлопок одной ладони.

Наживка, однако, проглочена. Никуда не денешься, она действительно помнит, что значит этот странный подарок, хотя прошло лет одиннадцать.

***

…Краткий торговый период ее жизни. Она стоит за прилавком, с ней пытаются заводить знакомства, большей частью корифеи обочины. Самое главное – никому не грубить, но и не потакать. Отстраненный медицинский тон. Если кто буянит – звать так называемую охрану. Ее как раз изображал Антон. У него в той истории было много ролей – он был и водителем, и грузчиком, и в доле с хозяином – впрочем, Ксеня не вдавалась. Антон был ей чужим – агрессивно коротко стриженным, резким, жилистым и вместо приветствия деловито и отстраненно спрашивал: «Надо чего?» Они сблизились, когда Ксеня в ужасе обнаружила большую недостачу. Сидела в слезах. «Это у всех бывает, кто неопытный», — услышала она из-за спины, и, обернувшись, неприязненно рассматривала его желваки, с нахальным авторитетом перетирающие жвачку. Антон тогда внес за неопытную свои деньги. А Ксеня была столь возмущена самой возможностью быть заподозренной в воровстве, что не оценила благородного порыва.

Но с тех пор они стали разговаривать, осторожно настраивая антенны смысла друг на друга. Ксеня быстро поняла, что Антон не опасен, если с ним не спорить по пустякам. А к пирамидам важного и вечного они не приближались. Пока не подступил ксенин день рождения. И немногочисленные коллеги, представляющие собой разнородную группу соратников по выживанию в новых экономических условиях, вознамерилась ее поздравить. За несколько дней до этого Антон пришел нетрезвым, но не разнузданно, а решительно. И сказал, что подарит ей духи. От себя или от всех – не уточнил. Но только она должна сказать, какие.

– Нет-нет, не нужно! – искренне и твердо сказала Ксеня. – У меня аллергия на парфюм.

Испугавшись непредсказуемой реакции на отказ, она добавила: «Честно! Прямо до астмы!» Антон на удивление не смутился.

– Потому что запахи были не твои! У меня бы тоже началась астма, если бы я надел чужое.

Он отвечал с той же сердитой напирающей интонацией, с которой ругал поставщиков, путавших ящики с товаром. Ксеня растерялась. Во-первых, отвергать духи неженственно. Во-вторых, ей нравился другой человек, с которым еще ничего не началось всерьез. Случилось так, что они вместе ушли с бестолковой вечеринки, и основным занятием Ксени было заставлять себя не думать о том незначительном эпизоде. При этом в ход уже пошла тяжелая артиллерия в форме популярной общажной гадалки. Она объяснила, что предмет ксениных томлений – прихотливый тип, с которым забрезжившие отношения могут разрушиться из-за одного неверного шага. Сентенция выдавала в гадалке хорошего профессионала: о ком угодно так скажи – не ошибешься. Волнующее правдоподобие. Испарина неверного шага теперь преследовала всюду. А вдруг вот эти купленные совсем другим человеком духи – и есть тот шаг?!

Но Ксеня боялась настойчиво возражать Антону. И ответила на его небрежное предложение выпить анисовой водки. Напиток из серии непафосных, но щадящих. В маленькой подсобке жарили картошку на трамвайной печке – и закусывали. Правда, Ксеня во время своих вечерних смен наблюдала пирушки иной категории. Антон с хозяином потчевали шумных барышень рябиной на коньяке и шоколадкой «Фазер», большой, как ракетка для настольного тенниса. Очень вкусной. Впрочем, эти барышни, наверное, и духами не брезговали.

– Понимаешь, Антон, я ведь хочу с тобой по-честному. Не люблю пахучих теток, и сама не хочу стать такой. Я доверяю тем, кто пахнет естественно. А если вспотел человек – и что? Значит, он вкалывал или нервничал. Или он болеет. Не нравится, как кто-то пахнет – отойти. Я не вижу в этом большой проблемы. А вот если ты облился с ног до головы химией, и она перекрыла кислород в душном помещении – это уже вредительство.

Антон с сигаретой в зубах открывал выкидным ножом банку килек в томате.

– Понимаю, – он коротко кивнул. – Чё, вздрогнем?

Вздрогнули. Ксеня быстро опьянела, антонова резкость начала ей нравиться. Это был сигнал к достойному отступлению к своим прямым обязанностям – подсчету выручки. Но ведь одновременно хотелось блеснуть оригинальностью и эрудицией. И элегантно оправдать свой изъян. Поэтому она пустилась в уже непрошенные откровения о своей любви к запахам натуральной кожи, мокрой собачьей шерсти, золы, травы термопсис, грибов… но нельзя же, в самом деле, чтобы этим пахла она сама!

– Я думаю, что и для таких, как ты, есть ароматы. Только их к нам не завозят. Спрос маленький. Но там… – и Антон небрежно махнул в неопределенную даль, – там это еще с древности было. Какая-нибудь Жанна д’Арк… явно вроде тебя была. Но для нее тоже имелась какая-нибудь выжимка из магнолии. Вперемешку с шерстью и грибами.

Ксеня ехидно отбила камешек в свой огород: дескать, Орлеанская девственница – не ее репертуар.

– А по мне так есть нечто общее, – усмехнулся Антон. – Пускай я сужу по старому фильму…

– О, начинается! – возмутилась Ксеня. – Никак по фильму «Начало»?

– А что? Там сильный и честный характер. Мне, например, это близко.

– Характер-то сильный, да только Жанна тут не причем. Она ведь… святая, понимаешь? Не полководец, не маршал Жуков, она девочка. Юродивая. Она слышит голоса. Да, она выиграла целую войну, но ей не подчинялись, в нее верили.

– По-моему, ты уже придираешься, – пренебрежительно отмахнулся Антон. – В фильме все так и есть!

– Не совсем. Героиня провозглашает гуманистические идеалы, и тут же велит повесить дезертиров. Этот фильм в фильме искажен кривым зеркалом идеологии. Впрочем, для семидесятых годов это выдающееся кино, я не спорю. Но чтобы создать достоверное произведение о святом, необходимо религиозное чувство. Нельзя опираться лишь на историческую логику и документы. Жанна д’Арк была чудом, не вписавшимся в канон. За это ее и сожгли. Хотя… – добавила Ксеня, смутившись, – все было отягощено предательством и завистью. 

Она хотела еще добавить, что, согласно легендам, святые без всяких отдушек источали прекрасный аромат, но кто-то пожаловал через черный ход в их лавочку, в этот час уже закрытую. Антон пошел выяснять, загудели голоса, а Ксеня, конечно, не стала прислушиваться и отправилась на свою бухгалтерскую голгофу – считать деньги. Они, как известно, не пахнут. У них было так заведено: выпивка не повод для сбоев в рабочем процессе. А он непредсказуем. Так что если расслабились – по внезапному сигналу встали и за работу.

От того анисо-водочного эпизода осталась одна картинка в стиле нуар: около полуночи Ксеня и Антон бредут по ветреной позднеосенней тьме, бликующей редкими фонарями в лужах. Он провожает ее до общаги. Она недалеко от метро, если идти коротким, но опасным загаражным путем, известным Антону. Он напряжен и мрачнеет, а    встречных воспринимает как агрессоров. Но постепенно Ксеня замечает: эта боеготовность для него – будоражащая игра, своеобразное вдохновение, а возможная стычка – высвобождение творческой силы, и он хочет, наконец, оказаться защитником, а не просто провожающим. Оказывается, невзрачные мужчины – красивые хищники.

– На войне как на войне, понимаешь? Не могла она остаться чистенькой…– вдруг взрывается незавершенная тема разговора.

Ксеня уже была готова согласиться с ним, кто уже так много сделал для нее в масштабах беглого знакомства. Но Антона не устроила эта благодарная капитуляция, и прорвалось задетое самолюбие: мол, чего я тебя уговариваю, не хочешь ты эти духи, и не надо! Я-то думал тебе просто подарить запах как талисман.

– … ведь у женщины всегда есть примета, суеверие, связанное с чем-то… необязательным, с капризом и прихотью.

– Ты хочешь сказать, что запах, даже нелюбимый, может быть талисманом… Пожалуй! У некоторых северных народов ребенку дают некрасивое имя – оберег от злых сил, – Ксеня осторожно выражала согласие, и одновременно поймала себя на мысли: что же будет, если дверь в общежитие заперли? Бывало, запирали от криминального элемента, по настроению дежурного стража. Одна вахтерша страсть как не любила, когда в дверь начинали долбить. Могла и не открыть.

– Даже и не об этом я… – неохотно начал Антон после паузы. – У моей мамы были такие духи – счастливые. Приносившие ей удачу. Она умерла, когда мне было шесть лет. А духи остались. Бабушка все их прятала в бельевой шкаф, говорила, что в темноте они лучше сохранятся. Хотя там оставалось-то на донышке. Коробка от них давно затерялась. Но иногда я просил достать духи. И этот аромат был… как мамино возвращение. Или обещание: когда-нибудь она вернется… Отец мне однажды привез шикарных солдатиков-рыцарей. И мы с друзьями строили замок из всякого хлама. А духи, пузатый этот пузырек с вытянутой крышкой, изображал башню. Изображал, как мог, конечно, – улыбнулся Антон. – А когда я ушел в армию… Там по первости было жестко. Мы с парнем, моим земляком… не хотели прогибаться и носки всякой сволоте стирать. Деды нас за это чуть не забили. Короче, я уже лежу на полу весь в кровище, меня добивают пинками… и пряжками от ремней по черепу лупят. Думаю, конец мне. И тут своим разбитым месивом вместо носа я вдруг отчетливо слышу мамин запах… Ее духи! Думаю, галлюцинация перед смертью. Понимаю, что должен подняться, потому что одна мразь на меня уже движется, чтобы прыгнуть прямо мне на голову. Он так делал с другими, я видел. И… слышал треск проломанного черепа. Я пытаюсь встать – и в этот момент он падает рядом со мной и начинает биться в судорогах и в пене. Оказалось, у него случился приступ эпилепсии… Потом началась суета, его уволокли в больничку. Я отлежался худо-бедно. Выжил. А потом нас с Андрюхой забрали из этой адской глуши в сержантскую школу. Короче, я о таком запахе говорил, – резко оборвал себя Антон.

Они уже пришли. Ксеня не знала, что ответить – все слова, не родившись, скатывались вниз, как сизифовы осколки, перед той трепетной тайной жизни, которую мы вечно открываем в спешке, уходя и прощаясь. И в то же мгновение тайна от нас ускользает, чтобы время от времени мы слышали ее манок.

– А… как назывались эти духи? – тихо спросила Ксеня.

– Да я знаю, что ли! Просто мамины. Кстати…запах собачьей шерсти я в детстве тоже любил.

В это время из общаги вышла галдящая шобла, и Ксеня скорее просочилась в дверь, чтобы ее не заперли. Инстинктивно она махнула Антону, мол, заходи! Он, видно, истолковал ее жест по-своему. «Не, я лучше пойду. На метро еще успею»… В ту ночь Ксеню ждал внезапный подарок судьбы – с ней искал встречи источник опасений неверного шага. С ним она и проболтала до рассвета, сидя на подоконнике в коридорном тупике.

На день рождения ей подарили накладные ногти и шерстяные носки с оптимистичным новогодним орнаментом. Она подумала мельком: «Какой странный эквивалент «Сальвадору Дали». Кажется, эти духи были тогда в моде.

Антон вскоре куда-то пропал, да и Ксеня ушла из магазинчика. Ее вежливо попросили освободить место для хозяйской протеже.

***

…И вот теперь у нее есть запах, который, как девяностый псалом, помогает выстоять в бою. Она вспоминала Антона. Особенно, если ей предлагали выбрать духи и легко реагировали на отказ: мол, не надо, так не надо, мне же проще. Вот тогда ей не хватало антоновой настойчивости. Или – его глубины резкости, точнее не скажешь, да и что она о нем еще знала. Духи-башенки она так и не нашла за эти годы. Но, оказывается, если последовательно отвергать ненужное, прослыть упертой, малахольной, чахоточной, колючей, то лет через одиннадцать получишь на донышке то, что надо.

Москва, 2018